Recent obsession

[fardic]

Автор: (s)aint
Бета: RikaSA
Фандом: манга You're My Loveprize in Viewfinder.
Рейтинг: NC-17
Жанр: Slash, romance, angst, ООС
Пайринг: Асами/Фейлон
Отказ от прав: Персонажи фика принадлежат их создателем. Автор фика не извлекает материальной выгоды от их использования. Размещение фика на других ресурсах – с согласия автора. Ссылки на фик – приветствуются.
Отзывы: сюда


1. Воспоминание.

Шелк приятно и успокаивающе ласкал кожу. Фейлон отбросил волосы за спину, чувствуя, как они струятся, словно живые, окутывая его, обнимая, словно шепча, что все будет в порядке. Это был уже не первый так называемый выезд в свет после той ночи, которая стала переломной для Триад Гонконга. Практически каждый вечер он в сопровождении телохранителей и помощников выезжал ужинать – обязательно в один из ресторанов, принадлежащих семье, в котором посетители на мгновение замолкали, когда он входил – тонкий, как тростинка, с гордой осанкой и льдом, застывшим в глазах.

Еще месяц назад в это время он сидел в камере, не чувствуя ничего – лишь холод в сердце и отвращение, когда сквозь решетки он чувствовал на себе сальные взгляды курсирующей по коридорам охраны. Он не мог сказать, что с тех пор его ощущения сильно изменились. Он не чувствовал ничего, когда пистолет мягко и тихо выплевывал пули в тех, кто занял его место, кто хотел уничтожить его организацию. Ему было все равно, когда брызги крови пачкали его одежду, попадали в лицо… Он должен был торжествовать и гордиться тем, что сделал, когда боссы один за другим входили в приемный зал особняка его отца, целовали его руку и клялись в верности. Тогда уже никто не смел назвать его красивым цветком семьи Рё, или ее прекрасным трофеем. Не говоря уже о других, куда менее лестных именах, которые он слышал за своей спиной и раньше, и сейчас.

«Фейлон-сама, машина у крыльца», доложил Ли – телохранитель, единственный из охраны, кому разрешалось заходить в его личные покои.

Этому человеку Фейлон спас жизнь дважды. Первый раз, когда избавил его от показательной казни, учиненной его братом много лет назад, второй – в ту роковую ночь, когда горячий и движимый желанием отомстить Ли забыл об осмотрительности. А теперь он скорее бы убил самого себя, чем предал бы своего хозяина, и Фейлон знал это. Со своей стороны, он, по крайней мере, мог выносить его присутствие.

Остальные – преданная и молчаливая охрана, тени, как их называли другие боссы, никогда не попадались на глаза, но в то же время незаметно скользили рядом, оценивая любую опасность. Он ощущал их кожей, и порой, когда напряжение становилось невыносимым, ему хотелось отпустить всех, остаться одному… Но он понимал, что в начале своего правления не может позволить себе такой роскоши.

Машина неслась по ночному Гонконгу все еще в плотном кольце эскорта, но таковы были правила и традиции – новый глава Клана должен был поражать роскошью, щедростью и изысканной жестокостью в первые дни своей власти. Он ненавидел этот этикет, эти правила, но у него не было выбора, как не было его и у особ королевской крови. Потом все уляжется, и жизнь войдет в привычную колею, потом… а пока он должен был терпеть…



Закрытый клуб сверкал огнями снаружи и дышал роскошью внутри. Охрана вытянулась по струночке, когда Фейлон в сопровождении телохранителей прошествовал через залы ресторана и казино, направляясь в дальний зал, представляющий собой настоящее произведение искусства. Там собирались видные политики, богатые и влиятельные бизнесмены и самые известные в узких кругах торговцы оружием. Но одного только толстого кошелька было недостаточно, чтобы проникнуть сюда. Были нужны рекомендации от членов клуба, а такие люди были чрезвычайно осторожны в выборе посвященных в свои же темные секреты. Гости – приезжие бизнесмены, которых привозили сюда китайские шишки, чтобы поразить и показать свой статус, оглядывали дорогую традиционную отделку, фонтаны, в которых на дне вместо камней лежали нефриты и изумруды, сидящих по кушеткам, пуфикам и краям фонтанов мальчиков всех возрастов, красивых той азиатской красотой, которая сводила с ума приезжих. Среди наложников попадались светлокожие и светловолосые, голубоглазые и зеленоглазые – хозяин этого изысканного борделя покупал свой товар по всему миру, чтобы угодить своим клиентам.

Фейлон смотрел на это заведение, как на очередную статью доходов Семьи – но когда из-за цифр слишком явно выступали формы и очертания, его мутило. И сейчас ему хотелось слышать бесстрастный голос помощника, зачитывающий ему длинные цифры, а не видеть взгляды сальных глаз, не слышать шепот и тяжелое дыхание.

«Обратите внимание, господа, на этот несорванный плод! Смотрите, какая маленькая тугая попка!»

Из дверей вывели мальчика, совсем еще малыша, одетого в прозрачные одежды. По его щекам тихо текли жемчужные слезы, и он вздрогнул и заплакал сильнее, когда рука хозяина борделя погладила его ягодицы.

«Девственник, но хорошо обучился, наблюдая за работой своих маленьких друзей. Послушный…» Он приподнял его лицо за подбородок, заглядывая в наполненные страхом глаза. «Такой сладкий мальчик для вас, господа…»

«Послушная сучка…» удар ботинком под ребра, и его тело бессильно повисло в руках насильников.

Фейлон вздрогнул, закрывая глаза, запрещая себе возвращаться туда, в холодный каменный ад тюрьмы…

«Фейлон-сама, Вы бледны», рука Ли поддержала его, и он быстро выпрямился, отбрасывая волосы назад, словно этот жест спасал его от воспоминаний и ощущения брезгливости.

Жестом успокоив телохранителя, Фейлон опустился за столик, скрытый от посторонних глаз, но оставляющий ему самому прекрасный обзор. Он видел, как хозяин торопливо показывает лучшим мальчикам подойти ближе, ловил на себе испуганно-ошеломленные взгляды, горящие надеждой на заработок и желанием принадлежать ему. Послушные, похотливые, изнеженные любимцы клиентов с точеными лицами, привыкшие ко всему, бросающие на остальных клиентов оценивающие взгляды – они все проходили мимо его столика. Фейлон чувствовал, как холод из кончиков пальцев крадется вверх. Он знал это ощущение слишком хорошо – потом станет трудно дышать, и будет хотеться лишь одного – согреться. Но разве это было возможно?

Тем временем, мальчика-девственника избавили от и так ничего не прикрывающей ткани и разложили на столе посредине зала, обтянутом шелком. Вокруг сразу же столпились мужчины, называя свою цену. Фейлон уже не видел хрупкую фигурку, но слышал тихие всхлипы. Когда один из мужчин, смущенный ценой в три с половиной тысячи долларов, отступил в сторону, Фейлон увидел его снова: голова отвернута в сторону, словно малыш старался спрятать свое лицо ото всех, тоненькие хрупкие ножки покорно разведены в стороны, безвольно раскинуты руки...

«Десять тысяч», негромко произнес Фейлон.

Перешептывание в зале вдруг стихло. Хозяин борделя хрюкнул, так и не выдав очередную фразу, расхваливающую товар, лежащий перед ним на красном шелке. Фейлон достал бумажник и отсчитал десять тысячных купюр. Хозяин сдернул мальчика со стола, подвел его к креслу и надавил на плечо, чтобы малыш опустился на колени. Когда мокрые от слез губы коснулись его руки, Фейлон застыл, словно его сердце пронзил кинжал. Боль была настолько острой, что хотелось кричать.

Он слегка кивнул в сторону Ли, и тот набросил на плечи мальчика струящееся покрывало. Фейлон встал, и толпа, не получившая свое обычное шоу лишения девственности в общем зале на столе, расступилась, пропуская его. Хозяин что-то лепетал про лучшую комнату, распахивая дверь и одновременно вполголоса раздавая приказания обслуживающему персоналу принести в покои чай, опиум, сладости и сливовое вино. Он притянул мальчика к себе, шепча ему на ухо – Фейлону не надо было слышать слова, чтобы понять, о чем идет речь – последние указания, угрозы в случае неповиновения, сальные словечки… Дрожащий мальчик молча кивал, обнимая себя руками.

Дверь закрылась, и покрывало скользнуло на пол. Малыш стоял перед ним совершенно обнаженный, боясь поднять глаза.

«Как тебя зовут?» мягко спросил Фейлон.

Голос мальчика не сразу послушался его. «Тао», выдавил он. наконец.

«Меня зовут Фей. Иди сюда. Не бойся, я не сделаю тебе больно». Он усадил малыша рядом с собой и осторожно провел рукой по волосам. Так гладят маленького дикого зверька, когда хотят его приручить, и Тао робко улыбнулся, первый раз вскидывая глаза на своего Хозяина. Фейлон видел, как страх, медленно исчезая из огромных глаз мальчика, сменяется таким искренним восхищением, что почувствовал, как его сердце оттаивает. Мальчик осторожно протянул руку и дотронулся до его волос, пропуская их сквозь пальцы. Его губы шевельнулись, но он ничего не сказал. Потом, словно опомнившись, Тао отстранился, чуть склоняя голову, словно прося прощения за свою смелость. Покраснев до корней волос, он бросился к небольшому столику, накрытому обслуживающим персоналом.

«Хочешь уехать отсюда?» Спросил Фейлон, глядя, как мальчик наливает чай в маленькую чашку.

В глазах Тао плескалось столько эмоций, что ему не нужно было слушать ответ. Фейлон протянул руку к шнурку, висящему рядом с постелью, и дернул. Через несколько секунд, не больше, на пороге показался перепуганный хозяин борделя, сопровождаемый Ли.

«Этот мальчик едет с нами домой, Ли», проговорил Фейлон, обращаясь к телохранителю. Он указал на шелковое покрывало, лежащее на полу, и Ли поспешно набросил его на плечи мальчика. «Отведи его в машину».

Всхлипнув, Тао снова попытался поцеловать его руку, но Фейлон жестом приказал ему следовать за Ли. Комната выходила на галерею, и в приоткрытую дверь доносились крики и стоны из общей комнаты внизу. Фейлон поморщился, откидываясь на постели, отпивая жасминового чая. Пустота и холод – было ли от них избавление? Порой он совершал совершенно несвойственные ему поступки – как, например, сейчас. Повинуясь какому-то странному импульсу, он спас этого малыша от неминуемой смерти. Но он знал, что место Тао завтра займет другой, как знал он и то, что шелковую обивку того стола меняют каждый день – иначе запах крови и боли станет нестерпимым, поглотит роскошь и желание, страсть и похоть.

Пустота и холод…

2. Желание.

Пустота и холод… Он не помнил, когда он чувствовал что-то еще, даже в детстве… Лишь когда он был совсем маленьким, и отец перебирал его волосы, стараясь расслабиться, забыть на время о своих проблемах и тревогах, Фейлон чувствовал тепло и защищенность, любовь... И потом, позже, когда он удостаивался похвалы, стоя рядом с братом и преданными людьми Семьи – тогда это уже было принадлежность Клану, гордость...

А потом… потом он узнал, что такое огонь… Он пил жидкое пламя с губ, его обжигали сильные руки, такие уверенные… Он видел в глазах восхищение, боязнь сломать – но в то же время звериную страсть…

Оглядываясь назад, он понимал, что был импульсивным мальчишкой. Что бы сказали те, кто тогда называл его замороженным цветком, увидев его сейчас? Разве есть название для этой холодности и безразличия? Разве сейчас он позволил бы себе показывать эмоции в присутствии посредника, конкурента, да и просто человека, которого он видел впервые? Он часто спрашивал себя, что было бы, если бы не та вспышка…

Фейлон вдруг понял, что хозяин борделя все еще мнется на пороге. Он отставил чашку на нефритовый столик, и мужчина бросился вперед, спеша долить чай из тяжелого черного чайника.

«Разрешите предложить Вам, Фейлон-сама…» Начал он, но, встретив жесткий взгляд, замолчал. В глазах и движениях хозяина борделя было столько сомнений, страха, но в то же время желания угодить, что Фейлон молча кивнул, давая ему возможность продолжить.

«Осмелюсь предположить…, что я знаю, что Вам нужно сегодня», он опустился на колено, поднося руку Фейлона к губам. «У меня есть на примете один из новеньких… Он красив, у него гладкая кожа, под которой играют мускулы. Он опытен и силен, Фейлон-сама.» Его голос растекался патокой, обволакивал, старался проникнуть в душу, затуманивал голову, и рисуемые им образы привлекали все больше и больше. «Он умеет доставлять удовольствие, как никто другой. Он большой, очень большой, он доставит вам массу наслаждения…»

Голова шла кругом. Недаром этот мужчина был здесь хозяином – он словно видел мысли и воспоминания Фейлона о других руках на его теле, губах, ласкающих шелк кожи, пальцах, проникающих внутрь… Запах благовоний вдруг стал осязаемым, а призрачный дым сворачивался кольцами вокруг. Легкий кивок головы – и волосы зашептались с алыми простынями.

Когда дверь снова закрылась, перед постелью стоял тот самый наложник, которого так расхваливал хозяин. Он опустился на колено и, демонстрируя подчинение, поцеловал застывшую руку, но в его глазах Фейлон видел огонь…

…жадные взгляды, ласкающие его, ощупывающие…

Лед в глазах смутил наложника, но когда он сбросил халат, в его глазах засветилась уверенность. Еще раз поцеловав тонкую, холеную руку, он лег рядом – и Фейлон почувствовал жар его кожи. Мускулы двигались под ней, наливаясь силой страсти. Этот самец гордился собой, знал себе цену и ждал признания. Но Фейлон не мог заставить себя пошевелиться, протянуть руку и дотронуться…

«Чего желает господин?» Хриплый голос не скрывал желания. Наложник был возбужден, и когда его рука легла на бедро, Фейлон вздрогнул, закрывая глаза. А в следующую секунду, когда дыхание опалило его лицо, он чуть отодвинулся, избегая требовательных губ. Молча они смотрели друг на друга. Жажда обладать и в то же время страх. Жажда подчиниться – тому призраку из прошлого, который терзал его, как суккуб, оставляя совершенно без сил…

Наложнику не нужно было ответа на словах. Он прочел его в глазах Фейлона, и его губы заскользили по нежной коже. Мужчина взял руку Фейлона и положил ее себе на плечо, направляя, словно его нужно было учить, что и как делать. Механические движения, думал тот, проводя пальцами по спине, едва касаясь, угадывая силу и жажду насилия.

«Господин не возбужден. Я ему не нравлюсь?» Спросил мужчина, поднимая голову. Его пальцы играли с завитками волос внизу.

Фейлон словно смотрел на себя со стороны – полулежащий среди шелка, и рядом с ним этот хищник, жаждущий изнасиловать, но не смеющий… Фейлон слишком хорошо знал эти признаки – раздувающиеся ноздри, рвущееся дыхание, тяжело вздымающаяся грудь и сочащийся влагой член… От этого животного исходила такая же опасность, как и от того, другого, и этот запах… Острый запах желания… Фейлону казалось, что он сменил даже аромат благовоний. Когда губы коснулись головки члена, а руки заскользили по внутренней стороне бедер, касаясь отверстия, он выгнулся навстречу, почти шепча преследующее его имя…

…рвущая боль, грубый смех, руки, сжимающие ягодицы… Приказы, которые хлестали его, как пощечины, эхом разбиваясь внутри черепа, терзая…

«Простите, господин…» Влажные губы, пахнущие сексом, касались его руки, и он отдернул ее, чувствуя, как успокаивается дыхание, исчезает из горла сдерживаемый крик. Он расслабился в обвивающих его руках, чувствуя отвращение и желание одновременно. Искать того, другого, в этом самце – смешно, гротескно, глупо… и в то же время более истинно, чем Библия.

«Вот теперь я вижу, что нравлюсь Вам, господин…» Головка члена дотронулась до его отверстия, и Фейлон, сам того не желая, машинально сжался. Хищная улыбка на губах наложника заставила Фейлона похолодеть. Мужчина стиснул зубы, застонал… Фейлон знал, что в мечтах этого самца он уже давно кричал, разорванный и распластанный под ним, бился и умирал от боли и унижения…

«Ты знаешь, кто я?» спросил Фейлон, понимая, что только это осознание останавливает его временного партнера.

Мужчина кивнул. «Я окажусь достойным этой чести».

Он приподнял бедра Фейлона, и жажду секса вдруг сменило какое-то мимолетное чувство. «Такой хрупкий… шелковый…» Прошептал он чуть слышно, касаясь губами груди, скользя ими по животу.

Рот Фейлона приоткрылся в немом крике, когда горячий влажный член вошел в него, но раздался только сдавленный крик его любовника, сам же он не издал ни звука. «Узкий… нежный…» Рычал тот, вжимая Фейлона в постель.

«Узкая дырка… как будто тебя никогда не трахали…»

«Мой нежный… узенький… расслабься…»

Голоса из прошлого сливались в единый стон и хрип страсти. Он слышал крик над собой, понимая, что его ногти расцарапывают спину. Сильные и глубокие толчки разрывали, но в то же время давали ему то, чего он так искал – почти то… Рука сжала его член, и он вскрикнул. Хищник поднял голову. «Я услышал Ваш голос, Хозяин», прошептал он, двигаясь сильнее, резче, глубже…

Его сперма залила руку, капельки стекали по их телам, и Фейлон застыл, чувствуя, как руки сжимают его бедра, продолжая насаживать на себя властно и в то же время умоляюще. Последние отголоски оргазма вспыхнули с новой силой, когда его залила горячая сперма, и наложник, тяжело дыша, упал рядом. В его глазах навсегда застыло наслаждение, когда Фейлон отбросил пистолет и поднялся с постели. Ли распахнул дверь, почтительно склонился перед ним, словно боясь поднять глаза на обнаженное тело хозяина. Фейлон молча протянул руку, и Ли, осторожно поддерживая его, помог пройти в ванну. Его руки стерли кровь и сперму с разгоряченной кожи, и Фейлон был ему благодарен за это, чувствуя себя совершенно обессилившим…

Он чувствовал себя опустошенным. Секс перестал что-либо значить, становясь в один ряд с изысканными ужинами и трубкой опиума… Что-то, что он брал, когда ему было нужно. Чаще всего это были бордели. Порой ему привозили мальчиков в пентхаус, но это бывало реже, и после таких ночей он не приезжал в ту квартиру по несколько дней подряд, предпочитая оставаться в особняке отца, окруженный трогательной заботой Тао. Мальчик уже совсем привык к нему, и его веселое щебетание и искренняя радость на какое-то время обдавали теплом его замерзшее сердце.

Но пустота и холод никогда не покидали его души…

3. Судьба.

‘Пустота и холод никогда не покидали его души’, думал Асами, глядя, как за окном тянется вереница габаритных огней машин в длинной гонконгской пробке. Капли дождя размывали их, делая картину вечернего города сюрреалистической, словно торопливо нарисованной гением акварельными красками.

Он слышал о нем, смертоносном драконе семьи Рё, еще до их первой встречи много лет назад. Хрупкий цветок, который жалит нежнейшим ядом… Убивает. Так говорил про него его друг, интересы которого представлял Асами. Цветок, которым хотели завладеть все… но который достался ему. А достался ли?…

Асами не понимал, как в нем может уживаться такая красота и смертельная опасность. Хрупкость и сказочная, нереальная нежность, которой не было места среди насилия и похоти. Асами представлял его в древних китайских легендах, окутанных завесами тайн и желаний… Его красота пьянила. Асами хотел уничтожить, разбить, покорить, и в то же время боготворить его. Когда он пропускал шелковистые пряди темных волос между пальцев, его захлестывало желание оберегать, взять и не отпускать… Сделать своим…

Легенда Гонконга… Асами слышал перешептывание о любовнике смерти, посетителе лучших борделей города, который брал в свою постель самый опытных и сильных – и каждый из наложников надеялся на то, что Хозяин заберет его с собой, не устояв перед наслаждением. Но одни умирали, а другие мечтали о смерти после ночи с ним. Асами привык не принимать на веру подобные россказни, но сейчас почему-то знал, что это был он. Его цветок в высокой башне. Его дракон… Его?

Машина, наконец, тронулась с места. Водитель свернул в переулок, стараясь избежать оживленных улиц, и машина устремилась к заливу Гонконга. У ресторана Асами сразу заметил две черные БМВ. В одной из них заднее стекло было опущено, и тонкая струйка дыма тянулась наружу, быстро растворяясь во влажном воздухе. Асами еще не разглядел, кто сидел в машине, но сердце уже ухнуло куда-то вниз…

Они оба понимали, что Акихито был только причиной, пешкой, игрушкой, которая вовлекла их в эту бешеную иррациональную связь. Мысль о том, что за это время могли сделать с мальчиком, почему-то приходила ему в голову слишком редко, даже сейчас, когда он вроде бы ехал обсуждать условия его освобождения. Он был готов к тому, что увидит Такабу здесь же, сломанного, изуродованного… Но когда его машина остановилась, он забыл обо всем, глядя как открылась задняя дверца БМВ, и оттуда, опираясь на руку телохранителя, вышел Фейлон.

Асами почувствовал жгучую боль, словно в его сердце поворачивали нож. Ему невыносимо было смотреть на эту смертельную, более чем обычно, бледность, на плотно сжатые губы – ведь Фейлон, как и он сам, скорее умрет, чем покажет свою слабость, продемонстрирует боль. Асами не мог понять, что он испытывает к нему. Ненависть? Он стрелял, охваченный бешенством, и действительно хотел убить Фейлона. Он помнил каждое оскорбление, сказанное ему тогда – и теперь ему хотелось умереть, когда эти глаза встретились с его взглядом.

Хозяин ресторана ждал их в дверях, и вместо того, чтобы пройти в общий зал, Фейлон поднялся по маленькой лестнице, приводя его в отдельную комнату, сделанную под беседку. Окна выходили на залив, в котором отражался город, а у стены журчал фонтан. Из динамиков, скрытых в стенах, лилась музыка… Та самая, под которую они когда-то занимались любовью в его загородном доме.

Они молчали, пока официанты расставляли перед ними на столе лучшие блюда, разливали по бокалам вино. Асами не сомневался, что это будет лучшее белое, которое он когда-либо пробовал. Фейлон просто не мог по-другому, и дело было не только в традициях Триад. Он настолько непринужденно владел и окружал себя роскошью, что с ним это становилось само собой разумеющимся. Асами закурил, чтобы скрыть напряжение, когда они остались одни.

«Твой мальчик оказался очень умен. Это он подал мне идею встретиться с тобой и поговорить. Правда…» Тонкая усмешка промелькнула на губах Фейлона. «Он предлагал встретиться с тобой в каком-нибудь Макдональдсе. Здесь уютнее, не находишь?»

Асами смотрел на него, не находя слов. Красота в рамке боли – он видел, что каждое движение все еще терзает его. И прежде чем Фейлон протянул руку за трубкой, он сам, подал ее ему, повинуясь случайному порыву, за который себя ненавидел, презирал… Ненавидел ведь? Кивок головы – и волосы зашелестели по плечам, нашептывая о страсти и тайнах.

«Чего ты хочешь от меня?» Это прозвучало как стон, мольба, а не как вопрос, и Асами чертыхнулся, ломая сигарету в пепельнице. «Ты отталкиваешь меня, ты пытаешься захватить часть моего бизнеса в Токио, ты похищаешь мою собственность, но когда я прихожу к тебе, ты отталкиваешь меня. Ты притягиваешь, но делаешь так, чтобы я хотел убить тебя…»

Фейлон молчал, но его молчание было слишком красноречивым. Оно говорило с душой Асами, с той ее частью, о которой ему не хотелось даже вспоминать.

«Зачем ты хотел видеть меня? Зачем эти провокации?» Асами чувствовал, как его голова начинает кружиться, и приказал себе думать, что это всего лишь воздействие благовоний. Глаза Фейлона были наполнены льдом. Пустота и лед… Асами хотелось разбить эту царственную непроницаемость, и, чувствуя себя на грани безумия, он вскочил из-за стола. Фейлон поднялся… и его лицо исказила боль, а тонкие пальцы легли на грудь, там, где была свежая рана. Асами подхватил его вовремя. Волосы Фейлона обвили его руки, словно благодаря за помощь, а голова легла на его плечо. Асами задыхался, теряясь в аромате его волос, тонком запахе сандала и пряностей – запахе его кожи, его близости… Как он мог сделать ему больно?

«Твой мальчик сегодня отправился в Токио», прошептал Фейлон. «Я выслал его на моем самолете».

«Предварительно сломав его?» Он ненавидел себя за эти слова. Когда сложилось так, что он говорил не то, что хотел, а то, что было нужно в этой странной жестокой игре между ними?

«Ну что ты… Я просто рассказал ему, что если он будет действовать мне на нервы, то закончит в борделе, под похотливыми вонючими мужиками, подставляющимся за дозу». Бескровные губы чуть улыбнулись. Асами все еще держал его, несмотря на то, что лицо Фейлона понемногу утрачивало пепельный оттенок, снова становясь просто бледным.

«Ты бы не сделал этого», прошептал вдруг Асами. «Ты бы не отдал его в бордель, ты бы никого туда не отдал. Даже злейшего врага… Ты ведь слишком хорошо знаешь…» Он замолчал, потому что не мог говорить об этом. Только не об этом. Не о том, как он не смог уберечь его… Асами помнил, как смотрел на список охранников в ту ночь и методично вычеркивал по очереди их имена, а трое убийц молча следили за распределением целей между ними. Но его руки тряслись, едва держа тяжелую золотую ручку…

«Твои глаза, Фейлон… они парализуют. Тебя невозможно разгадать… Легенда Гонконга…» Прошептал он, почти касаясь его губ своими. «Чего ты хочешь от меня?»

«Ты ведь никогда не видел Гонконга. Я хочу показать тебе этот город. Ты останешься?» Фейлон отстранился, но руки Асами не отпускали его, едва касаясь и в то же время удерживая.

Ты останешься… Эти слова практически не говорили ничего, но он угадал тот самый условный знак, секретный символ, смысл которого был понятен только им. Удивлению Асами не было предела, он знал, чего стоила эта фраза гордому дракону. А Фейлон знал, что свирепый тигр ненавидит себя за то, что с улыбкой быстро кивает и целует, целует, целует…

Асами курил, глядя на ночной залив, по которому курсировали прогулочные суда-рестораны, наполненные пьяными туристами, мелкие рыболовные суденышки, дорогие яхты и танкера, направляющиеся в порт. Заходя в беседку, он даже не заметил скрытую в обивке дверь, за которой находилась комната с мягкой кроватью и тоже с открывающимся великолепным видом на залив.

«Попробуй это», Фейлон поднес к его губам свою трубку, и он вдохнул сладковатый запах опиума. Голова закружилась – но от прикосновения горячей нежной кожи и волос, по сравнению с которыми мягкая повязка на ране казалась грубым сукном. Он хотел повернуться, но потом позволил просто держать себя.

«У меня есть особняк за городом… Он далеко в горах. Там тихо… так тихо… Я покажу тебе реплику японского сада. Там живет снежный барс, совсем еще котенок… Ты останешься?»

«Я покажу тебе все лучшие места в Токио, а потом увезу тебя в тот дом, который ты уже однажды видел. Помнишь, тебе так понравилось сидеть в саду у бамбуковой рощи… Ты поедешь со мной?» Асами удивился, как легко оказалось сказать эти слова.

«Ты мой…» прошептал он, когда Фейлон кивнул, опуская голову на его плечо.

«Твой…» чуть слышный шепот почти растворился в журчании воды.

Конец